«Любя вселенныя покой»: замечания к исторической семантике состояния покоя*

История представлений о державном покое в России в XVIII — нач. XIX вв. рассматривается в статье в свете предложенной В. М. Живовым концепции государственного Просвещения. В то время как Феофан Прокопович предпочитает покою деятельную героическую парадигму, в текстах Ломоносова, Державина и Жуковского понятия покоя и тишины связываются с царским «доверием» к подданным, топикой «златого века» и «златых времен» (ср. лат. pax aurea) и риторикой имперского миротворчества. Так, у Ломоносова елизаветинский покой соотносится с понятием счастья, наряду с другими аффективными и социо-политическими понятиями, которые соединяются друг с другом по законам внутренней формы и рифмы (ср. цепочку ограда-отрада-радость-сладость-легкость-веселье). В результате «эмансипации культуры» (термин В. М. Живова), когда между государством и литературой устанавливаются новые отношения, происходит расщепление и поляризация компонентов аффективно-политического понятийного континуума. Последствия этого процесса анализируются на материале лирики Пушкина. В стихах «Пора, мой друг, пора» «покой и воля» дальней обители, в которую стремится лирический субъект, отсылают к концовке юношеской «Вольности» («народов вольность и покой»), но оказываются противопоставлены «счастью». Таким образом, на новом материале подтверждается гипотеза В. М. Живова о типе зависимости пушкинской топики от одической традиции: политические понятия ставятся на службу мифологии поэта.